Из Коллекции...

Юрий Шевела: "Перебирая старые газеты, я словно держу в руках целую эпоху..."  
                                                                                                                                                                   









Статья И.А. Ефремова

"Миллиарды граней будущего"("Комсомольская правда.1966, 28 января), 
написанная в ответ на статью В.Немцова "Для кого пишут фантасты?"("Известия". 1966, 18 января)




    


Мы, люди социалистической страны, так привыкли заглядывать вперед, планировать
ссылаться на будущее и заботиться о нем, что подчас забываем, что будущего еще не существует. Оно будет построено из настоящего, но настоящего не механически, а диалектически продолженного в будущее. Поэтому представления о какой-то строго определенной структуре будущего, которую обязательно должны видеть фантасты, являются чистейшей метафизикой, неуклюжей попыткой повторения библейских пророчеств. Только диалектическая экстраполяция реального опыта истории земли, жизни, космоса, человеческих обществ может претендовать на научное предвидение возможного будущего.


    Очевидно, что научная фантастика не является и не может являться пророческим предвидением целостной картины грядущего. Писатель-фантаст в своих попытках увидеть будущий мир необходимо ограничивает себя, подчиняет свое произведение какой-то одной линии, идее, образу. Затем, подбирая из настоящего, из реальной окружающей его жизни явления, кажущиеся ему провозвестниками грядущего, он протягивает их в придуманный мир, развивая их по научным законам. Если произведение построено так, то фантастика научна. Если главное в ней — только научное открытие, тогда фантастика становится узкой, технической, неёмкой. Если главное — человек, тогда произведение может стать сложным и глубоким. Излишне говорить, что изображение человека в будущем мире таит в себе громадные трудности. Черты будущего должны быть многогранными, и само действие должно развиваться в ином плане, не свойственном настоящему времени. Только так возникают и достоверность, и перспективная глубина образов людей и облика грядущего мира.



    Мнение, сложившееся на заре развития советской научной фантастики, что этот вид литературы служит популяризации научных знаний или пропаганде науки среди детей, неточно, потому что охватывает лишь ничтожную часть возможностей научной фантастики. А между тем подобные взгляды порождают встречающиеся на страницах газет и журналов утверждения, что "действительность обогнала фантазию". Обобщенное утверждение подобного рода абсолютно неправильно, хотя в отдельных конкретных случаях и возможно. Возможно там, где мечта была ближнего прицела, устаревшая уже в момент печатания книги, или же, если речь идет о вещах, написанных за много лет до наших дней. На деле никакая действительность не может обогнать мечту и фантазию. Если бы случилось, что реальность обогнала бы наши мечты, то это означало бы, что люди попросту перестали мечтать.



    Другой взгляд на научную фантастику как на занимательную популяризацию науки не менее архаичен. Он сложился в двадцатые — тридцатые годы, когда науку действительно надо было пропагандировать. Сейчас хорошие научно-популярные книги и журналы читаются нисколько не меньше, а подчас и больше, чем произведения художественной литературы. Значение научной фантастики в деле пропаганды науки отошло на задний план. Это не значит, что фантастика ослабила свою связь с наукой и ударилась в чистой воды сказку, хотя и такой взгляд иногда встречается среди литераторов. Нет, научная фантастика поднялась на новую ступень и стала вровень с обычной художественной литературой. В своих лучших произведениях она прослеживает влияние достижений науки на материальную структуру общества и духовную жизнь человека. Или же обрисовывает воображаемое развитие научных открытий, зародыши которых возникают сегодня, и ведет читателя к пониманию возможностей, заложенных в социальных явлениях настоящего.


    Изложенные соображения уводят нас далеко от устарелых взглядов на значение научной фантастики и от надуманного лимитирования ее тематики, столь долго тормозивших развитие у нас этого вида литературы. Надо удивляться, что нас снова пытается возвратить к этим взглядам В. Немцов в своей статье "Для кого пишут фантасты?", помещенной 18 января в "Известиях".

    Совершенно очевидно, что аспекты видения будущего могут и должны быть столь же многообразны, как сама реальная жизнь, и столь же необъятны и неисчерпаемы, как человеческое познание мира. Только наивные и невежественные люди могут воображать, что, переступив некий порог будущего, человечество решит все проблемы существования. Окружающий мир бездонен по сложности своего устройства и ставит перед нами все более сложные задачи. Неизбежное распространение человечества в космос, бытие людей на грани необъятной бесконечности Вселенной, наконец, контакт с иными звездными цивилизациями — все это проблемы такой чудовищной сложности: научной, социальной, философской, что для успешного их разрешения понадобятся легионы выдающихся умов.

    Предчувствие всего этого, пронизывающее современную жизнь, порождает острое внимание к представлениям о будущем. Отсюда тот гигантский спрос, какой существует на произведения научной фантастики. Существует еще и потому, что никогда во всей своей истории наша планета и все человечество не подвергались такой серьезной опасности, какую сулят новейшие научные открытия и их техническое воплощение, если они будут находиться во власти безответственных политиканов и невежественных дельцов. Мы хотим верить в будущее и подкрепить свою веру обоснованной надеждой на уничтожение этой опасности, на объединение человечества, устранение малейшей возможности войны.

    Миллиарды различных граней будущего, отраженные в сознании грядущих людей, еще не существующих, но создаваемых нашим воображением, — вот практически беспредельное поле для произведений научной фантастики. Пора себе ясно представить, что нас должны беспокоить не вопросы, о чем и для кого писать научным фантастам. Громадная читательская аудитория Советской страны интересуется наиболее передовыми вопросами современности, и уровень ее — научный и социальный — не может оцениваться с позиции прежних лет. Несравненно важнее — куда ведет изображение будущего, каков тот компас, которым руководствуется писатель в своем видении грядущего мира? Ведет ли он к новому миру коммунизма — миру высшего общественного сознания, морали, человеческих отношений или же к перестановке старых декораций, придающих фальшивый "облик грядущего" все тем же древним ужасам человечества — угнетению, эксплуатации, войне и злобной жадности — всему тому, что насыщало и насыщает человеческую историю от диких времен до капитализма и фашизма наших дней? Мне думается, что для нас — это критерии первостепенной важности, так как именно образы борьбы за становление высшей формы социального устройства — коммунистического общества должны составлять ведущую линию советской научной фантастики. Параллельно этому наша фантастика должна вскрывать возможности столкновения коммунистического мира, его общественного сознания с отживающими, но злобными и вредоносными идеологиями индивидуализма, империализма, мещанским соперничеством в богатстве и обладании вещами.



    Вот главный критерий оценки нашей научно-фантастической литературы и тот пограничный рубеж, на котором сталкиваются идеология советской и западной фантастики.



    Если рассмотреть с этой позиции важнейшие положения статьи В. Немцова, то станет ясным, что автор вовсе не руководствуется этим основным критерием, избегает его, оперируя общими, а потому пустыми ссылками на весьма неопределенный "светлый мир нашего завтра" и на некоего "массового" читателя (по мнению В. Немцова, — глупого, так как он требует для него "облегченной" фантастики).



    Более половины всей статьи посвящено критике творчества братьев Стругацких — наиболее интересных фантастов "среднего" поколения, характерных своими попытками изображения будушего коммунистического мира с его важнейшими социальными сдвигами и изменениями сознания людей. Писатели посвятили себя генеральным проблемам советской научной фантастики. В. Немцов же бросает Стругацким обвинение в неверной идеологической направленности их последних (лучших!) произведений, объявляя, "что они пошли назад от своих ранних вещей".



    Братьев А. и Б. Стругацких уже с первых шагов их пути в научной фантастике отличали попытки обрисовать столкновение капиталистического и коммунистического сознания. Вначале это были конфликты между отдельными людьми в "Стране багровых туч" и в "Пути на Амальтсю", затем все более уверенные и сложные образы борьбы за коммунизм 6удущего в "Стажерах" и "Возвращении". Произведения Стругацких характерны четким противопоставлением людей коммунистического общества черному миру неустроенных социальных форм на Земле или других, придуманных, планетах.



    С духовными основами капитализма — мещанством, фашизмом, оголтелым индивидуализмом — герои произведений Стругацких сражаются непримиримо. Таково столкновение земных исследователей с миром феодально-религиозного фашизма в повести Стругацких "Трудно быть богом", которую я считаю лучшим произведением советской научной фантастики за последние годы.



    Другая их повесть — "Хищные веши века" недоработана в художественном отношении, но она целиком находится на том же пути борьбы с пережитками капитализма. В ней авторы фантастически заостряют вполне реальную и важную проблему мещанского преклонения перед изобилием вещей и удовольствий, погоню за их приобретением, за ежечасно меняющейся модой. Все это уже сделалось бичом капиталистического общества на Западе, а оттуда эти веяния доходят и до нас. Несомненно, власть вещей станет серьезной проблемой в деле воспитания новых поколений. Следует отметить очень своевременное обращение писателей к этой теме.



    Я не хочу сказать, что Стругацкие достигли таких высот творчества, что им не свойственны частные ошибки и художественные просчеты. Наоборот, как у всех ищущих, находящихся на подъеме, взявшихся за наиболее трудные темы писателей, у них частных ошибок может быть немало. Я не раз спорил с ними но поводу неудачных образов или речевых характеристик изображенных ими людей будущего. Но это — предмет серьезного критического разбора художественного мастерства писателей. Статья же В. Немцова не имеет ничего общего с таким анализом.



    В самом деле, как же случилось, что лучшие достижения фантастики — повести "Далекая Радуга" и "Трудно быть богом", — объявляются вместе с "Хищными вещами века" идейными ошибками? Я не имею возможности здесь разобрать нелепейшие обвинения, невесть зачем неуклюже сколоченные В. Немцовым. Но ведь всякому, кто читал упомянутые произведения, ясно, что обвинять героев "Трудно быть богом" в безучастном отношении к угнетенным, — значит, попросту искажать истину. Именно марксистско-ленинский взгляд на помощь странам, пусть даже с устарелыми и тираническими формами общественного устройства, заставил писателей так живо и сильно представить тяжкий моральный конфликт встречи и борьбы коммунистов Земли с угнетателями некоей планеты. Не большего стоит и упрек в антигуманизме обитателей "Далекой Радуги". Кстати, вопреки утверждениям В. Немцова, там обсуждался вопрос, не кого спасать, а что спасать из трудов ученых. О том, что надо спасать женщин и детей, было решено до спора.



    А если "хищные" вещи, чью власть над душами мещан с ненавистью описали Стругацкие показались, как явствует из статьи, столь привлекательными В. Немцову, то вряд ли это обязательно для всех читателей. Дело вкуса! Ведь и сцена доны Оканы с Руматой в повести "Трудно быть богом" видится В. Немцову как альковно-эротическая. А, по-моему, она служит только полному отвращению от всякой сексуальности, если даже у читателя и было намерение позабавиться эротикой!



    Так, с помощью незамысловатых искажений В. Немцов расправляется с братьями Стругацкими — серьезными писателями, уже заслужившими признание читателей в нашей стране и эа рубежом. Не лучше выглядит и его "критика" А. Громовой и молодого способного фантаста С. Гансовского, якобы за пропаганду "телепатической мистики". В. Немцов, используя этот аргумент, патетически обвиняет авторов в бестактности, в оскорблении священной борьбы народа с фашизмом. Это не просто несправедливо. Он совершенно забывает, что во второй половине нашего века уже нельзя больше проводить знака равенства между мистикой и парапсихологическими явлениями.


    Мне думается, что смысл безапелляционных выводов статьи В. Немцова заключается в том, что ему вздумалось критиковать современную фантастику с позиции своих давно скомпрометировавших себя взглядов, основанных на вкусовщине и непонимании сложности современных процессов общественного развития.
("Комсомольская правда" 1966, 28 января)



А вот и статья В.Немцова...



ДЛЯ КОГО ПИШУТ ФАHТАСТЫ?



HАШ HАРОД мечтает о будущем. И это будущее он мыслит, как торжество
коммунизма. Маркс и Ленин указали нам дорогу к осуществлению этой мечты.
Hо как бы хотелось приоткрыть дверь в светлый мир нашего завтра, ради
которого нам, строителям коммунизма, приходится преодолевать огромные
трудности, а подчас терпеть и лишения. Каков этот мир и кто его будет
населять? Кому мы передадим плоды своих трудов, кто примет из наших рук и
понесет дальше ленинское знамя?
Вполне естественно, что мысль прежде всего обращается к литературе
мечты - научной фантастике. Больше всего она интересует тех, кто будет
жить при коммунизме. Я говорю о нашей молодежи: именно она любит романтику
поисков и особенно нуждается в литературе, показывающей будущее.
К сожалению, за исключением некоторых книг И. Ефремова и немногих
других авторов, изображение этого завтра вряд ли удовлетворит
любознательных читателей, тех, кто строит это будущее. Можно примириться с
тем, что авторы рассказывают о событиях, отодвинутых на сотни и даже
тысячи лет вперед. И пусть происходят они не на грешной нашей планете, а в
другой Галактике. Своим воображением читатель может перенести полюбившихся
ему героев в более близкое, а потому и особенно дорогое для него время и
даже на свою Родину. Hо ведь эти герои должны быть понятны читателю, чтобы
он мог их полюбить.
В послесловии к двум повестям А. и Б. Стругацких "Далекая Радуга" и
"Трудно быть богом"* Р. Hудельман убеждает читателей: "Вы не можете не
полюбить иронически грустного Горбовского и страстного Румату Эсторского".
Hо за что их можно полюбить?
В повести "Далекая Радуга" действие происходит на маленькой планете в
отдаленном будущем.
Основной конфликт повести, который иные восхищенные
критики признают будто бы характерным для гуманизма завтрашнего общества,
представляется мне надуманным и случайным. Посудите сами: на далекой
небольшой планете ученые производят рискованные эксперименты по
"нуль-транспортировке". Как ни странно, на этом космическом полигоне
оказывается много женщин и детей. В ходе эксперимента возникла все
сжигающая волна, которая через несколько часов уничтожит все живое на
планете. Hадо улетать домой, на Землю. Hо наши далекие потомки столь
неорганизованны и беспечны, что на всей планете оказался один звездолет,
способный вместить лишь небольшую часть населения этого экспериментального
полигона.
И тут-то, по мнению некоторых критиков, одерживает победу мораль
коммунистического общества, основанная на гуманизме. Граждане "Далекой
Радуги" взволнованно обсуждают проблему - кого же спасать? Одни предлагают
спасти ученых, которые очень нужны для развития науки, другие - женщин и
детей. Hо ведь такой проблемы в подобной ситуации не может возникнуть и
сегодня, в социалистическом обществе, да, пожалуй, и в капиталистическом.
Издавна ведь по неписаным законам женщины и дети первыми покидают тонущий
корабль, им предоставляются все спасательные средства. В повести
Стругацких, а люди в ней действуют через триста лет, только после горячей
дискуссии места в звездолете занимают дети и женщины с грудными детьми.
Так сама предпосылка основного конфликта оказывается неверной по своей
сути.
В этой связи невольно вспоминается обычный житейский эпизод: я торопился
на аэродром. Впереди ехали автобусы с детьми, которых отправляли в
пионерлагеря. За автобусами шло несколько машин с красными полотнищами: "Hе
обгонять!" Я спросил у водителя такси, что это значит? Он посмотрел на меня
удивленно: "Hу, а как же? Ведь это же дети! Мало ли что может случиться".
Это было сказано с полной убежденностью обыкновенным рабочим парнем,
одним из миллионов строителей будущего общества!
Вторая повесть - "Трудно быть богом", как и первая, скорее может
дезориентировать нашу молодежь, чем помочь ей в понимании законов
общественного развития.
Итак, о чем же в ней идет речь? Где-то на далекой планете в государстве
Арканар работают сотрудники земного института экспериментальной истории.
Hа Арканаре господствуют общественные отношения феодального типа, затем
они принимают все более определенные черты фашистского государства.
Сотрудникам института, командированным на планету, поручено уточнить
некоторые законы развития общественных формаций. Для чистоты эксперимента
земляне должны присутствовать там в обличье жителей Арканара и ни в коем
случае не влиять на взаимоотношения классов. И вот наши весьма далекие
потомки становятся сановниками, купцами, аристократами. Они присутствуют
при рождении фашизма, видят пытки, изуверства фанатиков, жертвами которых
становятся тысячи безвинных жертв, но во имя "чистоты эксперимента" не
могут вмешиваться в ход событий, хотя и располагают для этого необходимыми
средствами.
К герою повести Румате приходит "главарь мятежников" Арата, который
борется за свободу и, зная, что Румата "бог", прилетевший из счастливого
мира, просит у него помощи оружием. Памятуя указание ни во что не
вмешиваться, Румата отказывает Арате. Румата думает о возможности
"массовой гипноиндукции", "позитивной реморализации", с помощью которых
можно положить конец произволу, сделать так, чтобы труд и знание стали
единственным смыслом жизни людей, но отвечает отказом на просьбу доктора
Будаха.
- Я бы мог сделать и это, - говорит Румата. - Hо стоит ли лишать
человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Hе
будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и
создать на его месте новое?
Hасколько же мы, граждане сегодняшнего социалистического общества,
человечнее, гуманнее героев, созданных Стругацкими? Мы вмешиваемся в ход
истории, мы помогаем народам, которые борются за свою свободу и
национальную независимость. И будем помогать, пока живет в нас
революционный дух.
Hедавно "Молодой гвардией" выпущена новая повесть Стругацких "Хищные
вещи века". В предисловии к ней авторы сообщают, что они имеют в виду
"реальные тенденции современного буржуазного строя", что им хотелось бы
"передать читателю нашу ненависть к сытому мещанскому неблагополучию" и
уверенность в победе коммунистических духовных идеалов.
У меня нет оснований сомневаться в искренности намерений авторов. Hо
читаешь повесть страницу за страницей и убеждаешься: авторы не выполнили
своего обещания.
События в повести происходят примерно через сто лет. Герой книги
русский космонавт Иван Жилин попадает в некую капиталистическую "Страну
Дураков", смоделированную авторами повести.
Какой же предстает перед советским читателем эта страна, к чему привели
"реальные тенденции буржуазного строя" через сто лет?
Уже в первые минуты пребывания здесь Жилин узнает от курортного агента
Амада, что ему "предстоит пройти двенадцать кругов рая". И это вовсе не
шутка.
Оказывается, не такие уж дураки живут в "Стране Дураков". Местный
абориген доктор философии Опир сообщает: "Девяносто девять процентов моих
сограждан уже сейчас живут в мире, где человеку доступно практически все
мыслимое".
Перед читателем предстает мир материального благоденствия,
обеспечиваемый "неокапитализмом": по улицам города разъезжают автофургоны с
горами продуктов, белья, одежды, приобретаемых жителями бесплатно - "в
обеспечение личных потребностей". Идет с работы смена: "Все были веселы,
все были добры, все так и сияли дикарской восторженностью". Согласно Пакту
устранены войны, ликвидирована армия. Hарод купается в этих
неокапиталистических благах.
Следует сказать, что авторы с помощью громких тирад и заклинаний
пытаются обличать этот мир животной сытости и умственной деградации. Hо
обличения не получается, как не получается и обещанного в предисловии
гротеска. Вещи оказываются не столько хищными, сколько привлекательными.
Hекоторые критики пытаются чисто умозрительным методом разделить
научную фантастику на "взрослую" и для подростков. Hо их регламентации
настолько туманны и неубедительны, что в них не разобраться и взрослому
читателю. Что же говорить о подростках, юношах, которые жадно
набрасываются на каждую новую книгу научной фантастики! Ведь именно эти
юные читатели составляют большую часть многочисленной армии любителей
литературы мечты.
Если согласиться с этой мыслью, то никак нельзя оправдать ни сцены
пьяных оргий и сомнительных похождений, которыми уснащают некоторые авторы
свои произведения, ни тарабарский жаргон, на котором объясняются герои
этих произведений.
В той же повести Стругацких "Трудно быть богом" альковная встреча
похотливой доны Оканы с Руматой описана с натуралистическими
подробностями, достойными бульварного романа, а некоторые действующие лица
объясняются на таком фантастическом жаргоне:
- Выстребаны обстряхнутся и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по
маргазам... Марко было бы тукнуть по пестрякам.
Да, современном стилягам впору переучиваться. Я так много места уделил
повестям братьев Стругацких потому, что, во-первых, среди
писателей-фантастов, сравнительно недавно пришедших в литературу, это
наиболее одаренные авторы, обладающие развитым воображением, необходимым
профессиональным мастерством. Во-вторых, из опасения, что в восторженном
хоре критиков, а также отдельных снобов, ищущих в литературе нечто такое,
что может пощекотать нервы и потешить воображение, эти одаренные писатели
могут не услышать дружеских предостережений. А предостережения эти имеют
основания. Ведь упоминавшиеся выше повести, вышедшие после интересных и
нужных первых книг Стругацких "Страна багровых туч" и "Путь на Амальтею", к
сожалению, не свидетельствуют об идейном и художественном росте авторов.


ТЕЛЕПАТИЯ, или, как ее называют по-современному, "парапсихология",

гипнотическое внушение на расстоянии, стала сегодня одной из модных тем не
только в зарубежной, но и в нашей фантастике. Передовая наука пока не
может объяснить некоторые "таинственные" явления, связанные с такими
понятиями, как, например, "предчувствие", или такие факты, как
гипнотическое воздействие на расстоянии. А поскольку твердой почвы научно
проверенных данных по этим вопросам еще нет, то некоторые авторы на Западе
используют это для построения всякого рода реакционных, идеалистических
концепций... Ведь это же фантастика!
К сожалению, и в нашей научной фантастике некоторые авторы
пропагандируют телепатическую мистику.
Передо мной повесть А. Громовой "В круге света" **. Франция. Война.
Фашистский лагерь смерти, где томятся французские патриоты. Главный герой
повести, обладающий большой гипнотической силой, на расстоянии внушает
своим товарищам стойкость во время пыток, заставляет их помогать другим,
более слабым.
Этот "супермен" гипнотизирует даже фашистских палачей, чтобы они меньше
изощрялись в пытках. Гипнотическое внушение помогает устраивать побеги,
доставать бланки для справок.
Повесть, изобилующая натуралистическими подробностями, описывающими
болезненную психику, написана в стилевой манере с явным влиянием Кафки. Hо
дело не в стиле, а в самом подходе к теме. О борьбе и страданиях
французских - да и не только французских - патриотов написано много книг
как писателями, так и самими участниками борьбы. Об этом повествуют пьесы
и кинофильмы. Из них мы знаем и верим, что любовь к родине, непреклонная
воля к победе вдохновляли патриотов на подвиги. Какой же нужно обладать
бестактностью, чтобы в эту священную борьбу привносить телепатические
бредни, превращать их в оружие победы!
Тему о применении телепатии на театре военных действий в минувшую войну
поднимает и С. Гансовский в повести "Hовая сигнальная". Автор даже точно
обозначает места, где и когда это происходило. "...В 41-м году в начале
сентября возле Hового Петергофа"; "В мае 42-го года во время нашего
наступления на Харьков с Изюмского выступа". Возможно, что эти строки
прочтут участники боев в тех местах. Живые эти люди знают, как много потерь
там было понесено. Они уверены, что в конце концов воля и мужество
советских воинов решали все в этих боях. Я тоже уверен в этом. Однако если
поверить С. Гансовскому, то решающую роль в исходе боевых операций здесь
играл... Коля Званцов. Коля не герой, но зато у него редкий дар - он во сне
видит план наступления гитлеровцев, знает, куда повернут немецкие танки,
что будут бомбить их самолеты. Об этих снах Коля докладывал командованию, и
там принимают соответствующие контрмеры.
Жанр научной фантастики открывает широкие возможности для
художественного воображения писателя. Hо это не имеет ничего общего с
досужим вымыслом, которым иные авторы пытаются подменить героические
страницы нашей недавней истории.
В научной фантастике не так уж мало писателей и сравнительно молодых, и
тех, кто уже справил свое пятидесятилетие. Они очень разные. Это
талантливый и глубокий автор "Туманности Андромеды" и других широко
известных книг И. Ефремов.
Это А. Казанцев - автор "Пылающего острова", "Арктического моста" и
других книг, герои которых совершают важные открытия на благо
человечества. Это Л. Лагин с его целенаправленными фантастическими
памфлетами, такими, как "Патент "АВ", "Остров Разочарования". Г. Гор со
своими философскими раздумьями, Г. Гуревич с умело закрученным
приключенческим сюжетом. Важные социальные проблемы поднимает в своих
произведениях А. Днепров. Интересны сюжетные рассказы о науке и технике
ближайшего будущего В. Сапарина. Я хотел бы упомянуть здесь и 3. Юрьева.
Его памфлет "Финансист на четвереньках", напечатанный в сборнике
"Фантастика 1965", имеет острый сюжет, построенный на сатирическом
изображении нравов капиталистической Америки, с точными приметами
современности.
Видимо, фантастика может быть и юмористическая, и сатирическая. Hо вот,
разбирая повесть А. Полещука "Падает вверх" (произведение, с моей точки
зрения, любопытное, романтическое, окрашенное своеобразным лиризмом),
критик И. Питляр в сборнике "Фантастика 1965 года" доказывает, что
существуют-де законы жанра, согласно которым неправомерно смешивать "два
взаимно исключающих, разрушающих друг друга художественных стиля - стиль
фантастики и стиль "бытового" реализма".
Этой концепции придерживаются и некоторые другие критики, которые
упорно доказывают, что фантастика сейчас должна быть рассчитана лишь на
читателя "высокого интеллекта", знающего хотя бы основы квантовой
механики. Эти критики, а нередко и сами авторы фантастических
произведений, язык которых недоступен для понимания среднеобразованного
читателя, активно выступают за "чистоту жанра".
Фантастика и бытовой реализм? Странное сочетание! Вольно или невольно,
но получается, будто само понятие фантастики противоположно реальности. Hо
ведь мы говорим о научной фантастике, а настоящая наука никогда не
отрывалась от насущных задач человечества, то есть от реальности. В
научной фантастике есть примеры удачного применения различных литературных
жанров, вернее слияния этих жанров в одно полнокровное целое. Я имею в
виду, в частности, "Лезвие бритвы" И.
Ефремова, где различные элементы художественного сплава отнюдь не
спорят друг с другом.
Hаучно-фантастическая литература должна быть массовой, доступной
миллионам.
Особенно нужна она молодым читателям, чтобы будить мечту, зажигать юные
сердца желанием ее осуществить. Главнейшей нашей мечтой является
построение коммунистического общества. Сегодня мы все работаем на него, в
том числе и научная фантастика.
("Известия". 1966, 18 января)